Стихи русских и зарубежных поэтов

Не толкуй об обезьяне,
Что людей родила,
Не толкуй мне об Татьяне, —
Так она постыла.

Water closet, closet water…
Рассуждая прямо,
Mater alma, alma mater —
Всё гнилая яма.

В ней, покуда чин стяжаешь,
Изумя Европу,
Рожу калом измараешь,
А не то что…

Январь 1879

Под свист, улюлюканье, адский хохот
Белоснежных зубов и ртов озорных
Пой, не боясь прослыть скоморохом,
О самых первых чувствах своих.

Пой о щенках с перебитыми лапами,
О любви, поруганной когортой самцов,
О покинутых девушках, любивших свято,
О младенцах, оторванных от грудных сосцов.

Пой о простых слезах человеческих,
О судорогах тоски вековой,
Пой о четырежды изувеченных,
О лежащих на каменной мостовой.

И чем горячей будет песня эта,
Тем холодней ее примет мир.
И первыми тебя осмеют поэты,
Превратив твою горькую песню в тир.

1913

Когда же пред приходом красных
Настала мгла метельных дней,
Ко мне пришел Георгий Маслов
Сказать о гибели своей.
Он говорил: культура гибнет,
На всем кровавая печать…
Он говорил: зараза липнет,
И нужно дальше убегать!

Надежды лгут, и, в торжестве обмана
Уверясь не однажды, как и я,
Примите мой совет — ведь мы друзья —
О высшем благе помнить непрестанно.

Земная жизнь — как вешняя поляна,
Где прячется среди цветов змея:
Иные впечатленья бытия
Для наших душ — подобие капкана.

Чтоб раньше, чем придет последний час,
Душа покой нашла, чуждайтесь правил
Толпы: ее пример погубит вас.

Меня поднимут на смех: Позабавил!
Зовешь на путь, что сам терял не раз
И вновь — еще решительней — оставил.

Без свирели, без флейты, без скрипки,
Без певучести соловья
Что бы значили эти улыбки,
Что везде караулят меня?

Всё пронизано музыкой, песней,
Откровенною радостью птиц.
Теплым вечером в роще чудесной
Светлый месяц под музыку спит.

След ее затерялся в столетьях,
В древних брянских и брынских лесах.
Я мелодию слышу и в этих
Завивающихся волосах.

И когда твои горькие губы
Негасимым огнем опалят,
Во мне слышатся медные трубы,
Что в поход собираться велят.

Во мне чудится голос органа.
Я могучим потоком раним,
И душа моя, словно мембрана,
Каждый звук повторяет за ним.

Всюду музыка. В шуме под кленом,
В соловьиных коленах в саду,
И в твоем поцелуе влюбленном,
И в твоем обещаньи «Приду!»

У неба пепельный цвет,
а у деревьев — белый,
черные, черные угли —
жнивье сгорело.
Покрыта засохшей кровью
рана заката,
бумага бесцветная гор
скомкана, смята.
Прячется серая пыль
в овраг придорожный,
ручьи помутнели, а заводи
уснули тревожно.
Колокольчики стада
звенят несмело,
водокачка застыла
и онемела.

У неба пепельный цвет,
а у деревьев — белый.

В гневе —
небо.
В постоянном гневе…
Нервы,
нервы,
каждый час —
на нерве!
Дни
угарны…
И от дома к дому
Ниагарой
хлещут
валидолы…
«Что слова?!
Слова теперь —
как в бочку!
Однова
живем на этой почве!»
Все
неважно,
если век изломан…

Где серьезность ваша,
старый Лондон?
Где,
Париж,
твоя былая нега?
Жесткость крыш
и снова —
нервы,
нервы!

Над годами —
от Ржева
и до Рима —
клокотанье
бешеного
ритма!..

Ты над дочкой
застываешь немо?
Брось,
чудачка!
Нервы,
нервы,
нервы!..

Руки вверх,
медлительность провинций!..
Нервный
век.
Нельзя
остановиться.
Столб, не столб —
спеши
осатанело…
Братцы,
стоп!..
Куда там…
Нервы…
Нервы…

Я шатаюсь в толкучке столичной
над веселой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.

Занимаю трамваи с бою,
увлеченно кому-то лгу,
и бегу я сам за собою,
и догнать себя не могу.

Удивляюсь баржам бокастым,
самолетам, стихам своим…
Наделили меня богатством,
Не сказали, что делать с ним.

1954

Вот
Из земляных ворот
Вылезает чёрный крот.
Вылезает чёрный крот
И гостей
К себе
Зовёт:
— Приходите навестить,
В новом доме
Погостить!
У меня
Отличный дом -
И темно,
И сыро в нём,
И прохладная
Вода
С потолка течёт
Всегда.
У меня такой уют!..

Что же гости не идут?!..

Воздуха чистого в легком дыхании
Мне твоей поступи веянье слышится;
На море, белой волны колыхании
Все мне волна твоих персей колышется,
Тополя стройного в лиственном шелесте
Чудится топот твой нежный, таинственный, —
В целой природе твои только прелести
Я созерцаю, о друг мой единственный.
Ты — мое сердце в полудне высокое,
Месяц серебряный, звездочка скромная;
Ты — моя радость и горе глубокое,
День мой блестящий и ночь моя темная.

1859

Не презирай хозяйственных забот,
Люби труды серпа в просторе нивы,
И пыль под колесом, и скрип ворот,
И благостные кооперативы.
Не говори: — Копейки и рубли!
Завязнуть в них душой — такая скука! —
Во мгле морей прекрасны корабли,
Но создает их строгая наука.
Молитвы и мечты живой сосуд,
Господень храм, чертог высокий Отчий,
Его внимательно расчислил зодчий,
Его сложил объединенный труд.
А что за песни спят еще в народе!
Какие силы нищета гнетет!
Не презирай хозяйственных забот, —
Они ведут к восторгу и к свободе.
11 июля 1915

Манлий сброшен. Слава Рима,
Власть все та же, что была,
И навеки нерушима,
Как Тарпейская скала.

Рим, как море, волновался,
Разрезали вопли тьму,
Но спокойно улыбался
Низвергаемый к нему.

Для чего ж в полдневной хмаре,
Озаряемый лучом,
Возникает хмурый Марий
С окровавленным мечом?

Январь 1908, Париж

Есть ценностей незыблемая ска? ла
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов.

И вслед за тем, как жалкий Сумароков
Пролепетал заученную роль,
Как царский посох в скинии пророков,
У нас цвела торжественная боль.

Что делать вам в театре полуслова
И полумаск, герои и цари?
И для меня явленье Озерова
Последний луч трагической зари.

Вот этот, кто похож на тетрадрахму,
когда лицо его улыбка озаряет,
его прекрасное и тонкое лицо, —
есть Ороферн, Ариарата сын.

Он в детстве изгнан из Каппадокии,
из дивного отцовского дворца,
чтоб где-то на чужбине ионийской
забыться и расти среди чужих.

О, восхитительные ночи Ионии,
где абсолютную природу наслажденья
он так бесстрашно, так по-эллински познал.

В душе всегда он — азиат и варвар,
но речь, манеры, вкусы — тут он эллин,
одет по-гречески, украшен бирюзой,
благоухает плоть его жасмином,
и в Ионии среди юношей прекрасных
он блещет самой совершенной красотой.

Поздней, когда пришли в Каппадокию
и сделали царем его сирийцы, —
так буйно он купался в царской власти,
чтоб наслаждаться всякий день, не повторяясь,
чтоб хищно брать себе сокровища и злато
и пошло хвастаться и славно веселиться.

Уж убран с поля начисто турнепс
и вывезены свекла и капуста.
На фоне развернувшихся небес
шел первый снег, и сердцу было грустно.

Я шел за снегом, размышляя о
бог знает чем, березы шли за мною.
С голубизной мешалось серебро,
мешалось серебро с голубизною.

Маленький занавес поднят.
В зале движенье и шум.
Ты выступаешь сегодня
в кинотеатре «Форум».

Выглядишь раненой птицей,
в перышках пули тая.
Стать вестибюльной певицей —
это Победа твоя?

Здесь фронтовые песни
слушают невсерьез.
Самое страшное, если
даже не будет слез.

Хочешь растрогать? Не пробуй…
Здесь кинопублика вся
с пивом жует бутерброды,
ждет, чтоб сеанс начался.

Публика не понимает
что ты поешь, почему,
и заодно принимает
музыку и ветчину.

А на экране фраки,
сытых красоток страна,
будто победа — враки,
или не наша она.

Эти трофейные фильмы
свергшиеся, как с небес,
так же смотрели умильно
дяденьки из СС.

Нас не освободили.
Преподнесли урок.
В этой войне победили
ноги Марики Рокк.

1951

Умиляя сердце человека,
Наслажденье чистое даря,
Голос твой не умолкал полвека,
Славен путь певца-богатыря.

Не слабей под игом лет преклонных.
Тысячи и тысячи сердец,
Любящих, глубоко умиленных,
Благодарность шлют тебе, певец!

Воплощая русское искусство
В звуках жизни, правды, красоты,
Труд, любовь и творческое чувство
На алтарь его приносишь ты…

декабрь 1875

Все реже думаю о том,
Кому понравлюсь, как понравлюсь.
Все чаще думаю о том,
Куда пойду, куда направлюсь.

Пусть те, кто каменно-тверды,
Своим всезнанием гордятся.
Стою. Потеряны следы.
Куда пойти? Куда податься?

Где путь меж добротой и злобой?
И где граничат свет и тьма?
И где он, этот мир особый
Успокоенья и ума?

Когда обманчивая внешность
Обескураживает всех,
Где эти мужество и нежность,
Вернейшие из наших вех?

И нет священной злобы, нет,
Не может быть священной злобы.
Зачем, губительный стилет,
Тебе уподобляют слово!

Кто прикасается к словам,
Не должен прикасаться к стали.
На верность добрым божествам
Не надо клясться на кинжале!

Отдай кинжал тому, кто слаб,
Чье слово лживо или слабо.
У нас иной и лад, и склад.
И все. И большего не надо.

К России с миром тянется рукой,
а полякам винтовки подает другой

1920, июнь-июль

Кто знает — вечность или миг
мне предстоит бродить по свету.
За этот миг иль вечность эту
равно благодарю я мир.

Что б ни случилось, кляну,
а лишь благославляю легкость:
твоей печали мимолётность,
моей кончины тишину.

Ах, лето, вижу по глазам,
По бирюзовым небесам,
Что ты еще не все сказало,
Не все в сюжете увязало,
И я, встречая твой рассвет,
Гадаю — скажешь или нет.

2010

Неужто для того рождались люди,
Чтоб мир порос забвения травой?.
Уже Четвёртой Мировой не будет —
Лишь не было бы Третьей Мировой!

Мне говорят, что слишком много
Любви я детям отдаю,
Что материнская тревога
До срока старит жизнь мою.
Ну что могу я им ответить,
Сердцам,
Бесстрастным как броня?
Любовь, мной отданная детям,
Сильнее делает меня.
В ней всё —
И радость,
И терпенье,
И те, шальные, соловьи…
За это чистое горенье
Спасибо вам,
Сыны мои!

Настоем крепким трав, грибов и ягод
Вдруг глухо потянуло от леска.
Нагретою захлебываясь Влагой,
Дышу не надышусь издалека.
Ах, милая! Когда б забыть другие,
Я только эти повторял слова!
Привычные и детски дорогие…
Грибы. Березы. Ягоды. Трава.

«Работай, работай, работай...»
А. Блок

«Не спи, не спи, работай...»
Б. Пастернак

Смотри: экономя усилья,
под взглядом седых мастеров,
работает токарь Васильев,
работает слесарь Петров.

А в сумрачном доме напротив
директор счета ворошит,
сапожник горит на работе,
приемщик копиркой шуршит.

Орудует дворник лопатой,
и летчик гудит в высоте,
поэт, словно в чем виноватый,
слагает стихи о труде.

О, как мы работаем! Словно
одна трудовая семья.
Работает Марья Петровна,
с ней рядом работаю я.
Работают в каждом киоске,
работают в каждом окне.

Один не работает Бродский,
все больше он нравится мне.

1964

* Стихотворение отсутствует в СИБ.

Изначальней всего остального — любовь,
В песни юности первое слово — любовь.
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что всей нашей жизни основа — любовь!

Опять досадую, не так себя держал,
Не так держал себя, не так ответил…
И даже, не сбегая с этажа,
В другом уже все видится нам свете.

Не так ответил, говорил не так,
С одним излишне груб, с другим не нежен.
И так во всем во всех других летах
Лишь повторения – одни и те же.

На лестнице умней мы много раз.
Открыта эта истина не нами.
Глядит твое вчерашнее на нас
Своими повзрослевшими глазами.

И так всю жизнь, как вечный ученик:
Не так сказал; не так писалось, пелось.
Все прошлое – лишь черновик,
Который бы перебелить хотелось.

От суеты весенней и горячки
Недавние исчезли берега.
Я, как медведь, очнувшийся от спячки,
Ступаю на размытые снега.

Через лесные прохожу овраги —
Мне этот запах пробужденья мил…
Сдвигаю камни, трогаю коряги —
Забытый восстанавливаю мир.

Спина моя еще трещит от боли,
А под ногой — уже звенит трава.
Меня еще качает поневоле,
И чуточку кружится голова.

Две нательные фуфайки,
На портянки — серой байки,
Чтоб ногам стоять в тепле
На снегу и на земле.

Меховые рукавицы,
Чтоб не страшен был мороз.
Чтоб с друзьями поделиться —
Десять пачек папирос.

Чтобы тело чисто было
После долгого пути,
Два куска простого мыла —
Лучше мыла не найти!

Земляничное варенье
Своего приготовленья,-
Наварили мы его,
Будто знали для кого!

Все, что нужно для бритья,
Если бритва есть своя.
Было б время да вода —
Будешь выбритым всегда.

Нитки, ножницы, иголка —
Если что-нибудь порвешь,
Сядешь где-нибудь под елкой
И спокойно все зашьешь.

Острый ножик перочинный —
Колбасу и сало режь!-
Банка каши со свининой —
Открывай ее и ешь!

Все завязано, зашито,
Крышка к ящику прибита —
Дело близится к концу.
Отправляется посылка,
Очень важная посылка,
Пионерская посылка
Неизвестному бойцу!

1941